Сейчас, посмотрев на своих спутников, священник не смог сдержать горестного смешка. Они все трое насквозь пропитались водой и грязь толстой коркой покрывала ноги медведя и лорса. Липкая болотная грязь мерзко воняла, но избавиться от нее не было никакой возможности, по крайней мере, до тех пор, пока они не выберутся из болот. По крайней мере, эти корки делали одно полезное дело – хотя бы отчасти защищали животных от назойливых москитов. Шлепнув себя по лбу, Иеро мельком подумал, что будет, когда у него кончится защитная мазь. Он привык к укусам насекомых, как любой обитатель леса, но легионы москитов, обитавших в Великой Топи – совсем другое дело! Вдобавок ко всему, при каждой остановке с обоих животных приходилось снимать отвратительных коричневых пиявок, кишевших в каждой луже.
Первый день они провели прижавшись друг к другу в зарослях гигантского зеленого тростника. Решив, что его не должны захватить врасплох летающие враги на открытом пространстве среди грязи или в воде, Иеро прорубил проход в тростнике так, что, по его мнению, проход этот не мог быть заметен сверху. К тому времени, как солнце совсем встало, они хорошо укрылись в глубине тростниковых зарослей, но нельзя сказать, что им там было безоблачно, августовское солнце с каждым часом припекало все жарче. Москиты, сверкающие на свету, чрезвычайно обрадовались, обнаружив три беспомощные мишени, забравшиеся в глубокую тень, и с новыми силами напали на них. Крошечный гнус и бескрылые насекомые, к счастью, не появляющиеся ночью, присоединились к пиршеству, чтобы сделать путешественников еще несчастнее. Будто этого было еще мало, из-под воды появлялись пиявки и набрасывались на путешественников при каждом удобном случае.
Человек отрезал сколько мог от своей противомоскитной сетки и ухитрился сделать грубые накомарники для двух измученных животных, так что они могли, по крайней мере, свободно дышать, не втягивая в себя при каждом вдохе облака кусачих паразитов. Кроме того, они измазались с головы до ног грязью, а больше им уже ничего не оставалось делать. По крайней мере, подумал Иеро, им не грозит недостаток воды. Он обнаружил, что в не слишком мелких и невзбаламученных водоемах вода была совершенно чистой и ее было достаточно разок процедить, чтобы избавиться от насекомых и других паразитов, и можно было заливать во фляги.
Другое дело – еда. Еще оставались в седельных сумках куски тетерева, довольно много пеммикана и еще больше галет, но Иеро понимал, что этот запас следует хранить как можно дольше. Лорсу достаточно позволить попастись перед тем, как они отправятся в ночной путь: рядом с водоемом и в самой воде найдется достаточно много сочных растений. Но что остается делать бедному медведю, кроме как истреблять вместе с человеком тающие запасы? Ага!
Он быстро зашарил в ближайшей седельной сумке, моментально забыв о насекомых и о влажной жаре. Конечно же, рыболовные принадлежности лежат в своей коробке. «Посмотрим, – подумал он, – смогу ли я добросить отсюда до воды?»
Тщательно привязав тяжелую блестящую наживку к леске из жилки, он швырнул ее в коричневую мутную протоку, текущую в нескольких ярдах от устья туннеля, который он прорубил в тростнике. На третий раз резкий рывок сигнализировал ему о некоторой удаче, и вскоре толстая полосатая рыба, окунь какого-то неизвестного ему вида, как решил Иеро, весившая около трех фунтов, уже била хвостом по грязной отмели. Прежде чем удача покинула Иеро, он выловил еще двух окуней. Одного он отдал Горму, который набросился на рыбу и, кажется, нашел ее превосходной. Две другие Иеро вычистил и выпотрошил, отложив на потом одну, а другую сразу же съел сам. Ему и раньше много раз приходилось есть сырую рыбу: вначале он тщательно осмотрел ее и убедился, что, как это иногда бывает, червяков в ней нет. Конечно же, разводить огонь в их положении было в высшей степени неразумно, ведь они знали, что небеса отныне не свободны от враждебных глаз. Вместе с рыбой он съел сухую галету и небольшой кусок пеммикана, потому что в рыбе нет ни жира, ни масла. Потом он свернулся калачиком и решил поспать, изо всех сил стараясь не обращать внимания на паразитов, крылатых и бескрылых, а переносить их укусы столь же стоически, как и два его спутника.
Вечером, не заметив за день никаких крылатых разведчиков, он велел Клацу попастись, и вскоре к жужжанию москитов и хору лягушек добавился непрерывный хруст водорослей. Впервые за все время в вечернем небе появилось множество мелких пташек, раздались их звонкие трели, сопровождавшие охоту насекомых над болотом. Иеро грустно подумал, что таких пташек понадобилось бы примерно в 8 000 000 раз больше, чтобы заметно уменьшить популяцию москитов. Он поделился последней рыбой и галетой с медведем, а тот нашел и откопал в грязи пару беловатых корнеплодов. Иеро осторожно попробовал один из них, ощутил острый привкус какой-то кислоты и понял, что ему не стоит разнообразить свое меню такими растениями.
Позволив лорсу часок попастись, Иеро решил, что это максимальный срок, на который он может позволить себе задержаться. Болота нужно пересечь, и чем скорее, тем лучше. В сложившихся обстоятельствах им приходилось идти только ночью, и даже это время сокращалось кормлением и поисками убежища.
Клац откликнулся на зов довольно охотно и его хозяин обратил внимание на то, что он не искупался – только его морда и ноги до колен были мокрыми. А так как огромный лорс любил воду и плескался при первой возможности, это было удивительно.
«Что-то неизвестной породы в глубине, – донесся мысленный ответ на мысленный вопрос священника. – Плохо слишком, чтобы драться.»